Моноспектакли
КАК Я ИСКАЛ... ТРУП
По ночам она снова видела свою Ленку, но теперь уже худую, истрепанную, с провалившимися глазами, полными слез, с распростертыми в мольбе руками, и крепко вцепившихся в нее армян, а может быть, азербайджанцев - черт их разберет. И слышала по-звериному истошный вопль, от бессилия переходящий в шепот: "Мамочка! Забери меня... Я умираю...".
На перроне вокзала города Ржева он выхватил нас из толпы, едва мы вышли из московского поезда, и принялся горячо пожимать мне руку.
– Следователь капитан Ковалев. Это я звонил вам... Без вашей помощи мне никак... Спасибо, что помогли найти господина Николаева, - капитан схватил руку известного экстрасенса и пожал ее с особым почтением .
В гостиницу мы отправились без милицейского эскорта, на городском автобусе. Всю дорогу молчали.
- Так надо, - объяснил Ковалев. - вы здесь инкогнито. Учтите это, когда в гостинице будете заполнять «карту гостя». Завтра я вам все объясню.
Нарушив покой скучающего администратора, в десятом часу вечера мы заняли вполне приличный номер и вскоре улеглись спать.
Гостиничный ресторан, куда утром мы зашли позавтракать, обещал разнообразные блюда русской кухни и в этот ранний час был также пуст, как и наши желудки.
- Картошки и котлет нет. Кончились, - официант развел руками. - Салата тоже нет. Ничего нет…
Наша робкая попытка сослаться на меню привела его в бешенство:
- Не нравится, тогда покиньте заведение.
В дверях нас остановил плотного телосложения человек весьма интеллигентной наружности:
- Ради бога извините. У нас все есть. Мы сейчас же накроем вам стол. Окажите только маленькую любезность – напишите в «Книгу жалоб», как вам нахамили. Мы давно ищем повод, чтобы уволить этого наглеца, но, увы, - он театрально вздохнул, - никто не хочет писать.
Вернувшись к столику, мы обнаружили его покрытым чистой скатертью и уставленным блюдами, которых явно никогда в этом ресторане не видело даже меню. На углу лежала «Книга жалоб».
Однако, только утолив голод, мы взяли ее в руки и размашисто расписались под заранее кем-то сочиненной … благодарностью.
В дверях нас остановил «интеллигент»:
- Еще раз извините. Но вы не указали место своей работы, - он открыл «Книгу» и ткнул пальцем: - вот здесь.
Минуту спустя, когда мы, сохранив свое инкогнито, были уже за дверью, он внимательно вчитывался в название несуществующей конторы, а прочитав его, буквально выдохнул: «козлы!»
***
У местного кинотеатра в 9.15 утра нас встретил Ковалев:
- Это единственное место, где можно поговорить без свидетелей.
Он сел на скамейку, закурил и, выдержав паузу, словно собирался с духом, начал:
- В этом городе самый крупный бизнес – производство кожаных изделий. Шьют курточки, пальтишки… Неплохо шьют. Настолько неплохо, что «упаковали» в кожу и нашего начальника, и шефа управления госбезопасности, и прокурора. Вся городская верхушка не только одевается там, но и, похоже, отмывает немалые деньги. Поэтому реальная власть в городе сегодня у владельца компании – некоего Ашота. Я не знал об этом, когда случайно год назад попал в этот городишко и остался работать. Так получилось, что я сразу же полез туда, куда не надо. «Кожаная» мафия тогда была еще не столь могущественна, а потому меня лишь вежливо предупредили. Позже я убедился: здесь практически от любого уголовного дела ниточка тянется к ней. Выходит, надо совсем сложить руки. А я так не могу…
Ковалев швырнул в кусты недокуренную сигарету и полез в карман за новой.
- Две недели назад без вести пропала пятнадцатилетняя Лена Аксакова. Уверен, что к «кожаной» мафии ее исчезновение не имеет отношения. Иначе бы мое начальство не поручило расследование именно мне. Более того, оно поставило срок – месяц. В общем, через две недели я буду переведен в какую-нибудь деревню на понижение. Это, конечно, абсурд. У нас на каждом следователе годами «висят» до двадцати пропавших… Просто нужен повод навсегда убрать меня из органов.
- Так что же я могу сделать? – Николаев откинулся на спинку скамейки, - Победить мафию?
- Нет, помочь мне найти девочку.
- В условиях полной конспирации? – Николаев усмехнулся.
- Видите ли… Любого нового человека здесь замечает сразу весь город. Если же этот человек – рядом с сотрудником милиции, то особый интерес к нему питает мафия. Местных сыщиков она, понятно, не празднует. А командированных из «центра» вычисляет раньше, чем начальник ОВД, и тщательно «пасет». Я и сам нахожусь в дурацкой ситуации: объяснить бандитам, что вы – экстрасенс, значит поставить под их удар вас – кто знает, может быть, вы способны видеть больше, чем вся Петровка, 38… И не могу доложить о вас начальству, ибо это будет хороший повод объявить мне о профнепригодности за применение сомнительных методов. В общем, решайтесь…
Николаев на секунду задумался:
- М-да, вы не оставили мне выбора.
***
С фотографии на Николаева смотрела большеглазая девчушка в школьном платьице, с роскошной косой и по-детски наивным выражением лица.
Он долго разглядывал снимок, водил над ним ладонью то левой, то правой руки, то вдруг отрешенно замирал.
- Я должен вас огорчить, - выдохнул он, отложив фотографию, - девочка мертва… Сначала ее изнасиловали. Двое или трое… Потом… В общем, она изуродована. До неузнаваемости... Дайте мне карту города.
Через минуту Николаев обвел на карте карандашом новый жилой квартал и задумчиво произнес:
- Труп искать, похоже, надо здесь.
Ковалев встрепенулся:
- Там живет некто Александр Бельский, друг Аксаковой, и кажется, очень близкий. Он был последним, кто ее видел.
В 14.10 мы были в районе новостроек. Николаев пошел вперед, остановился у дома Бельского и обернулся:
- Этот?
Ковалев кивнул.
Дверь в подвал оказалась взломана, а сам подвал завален строительным мусором. Спотыкаясь, с рамкой в руке, Николаев обошел его и остановился в углу, под трубами:
- Здесь…
Лопаты я раздобыл на соседней стройке и вместе с Ковалевым начал рьяно копать. Перекопали едва ли не весь подвал. Но ничего не нашли.
А потому изрядно уставшие и раздосадованные, в 18.20 мы выбрались из подземелья и поднялись на шестой этаж, в квартиру Бельского.
Дверь открыл двадцатилетний верзила и, увидев Ковалева, слегка побледнел.
- Саша, - сказал капитан, - с тобой хочет поговорить вот этот человек, - и показал на Николаева.
Бельский стоял как вкопанный, пока Николаев не улыбнулся:
- Пожалуй, нет, не хочу…
В лифте он объяснил:
- Этот вовсе ни при чем. Я вижу… Он и сам тяжело переживает. Не надо лишний раз травмировать парня. А кто еще был с Аксаковой в тот вечер?
- Наташа Ремизова – ее одноклассница. Безумно влюблена в Бельского, а потому тихо ненавидит Аксакову. Тот вечер, кстати говоря, их любовный треугольник отметил скандалом.
Дома Ремизовой не оказалось. Мать Наташи – состарившаяся раньше времени, невероятно худая женщина – лишь тихо всхлипнула:
- Она опять там…
В больницу мы приехали уже затемно. Дежурная медсестра открыла дверь в палату кожно-венерологического отделения и выкрикнула:
- Ремизова! Мы тобой гордимся. К тебе аж три мужика сразу…
Ремизова выглянула из-за двери:
- Не завидуй, дура, это менты.
В сквере у больницы на скамейке Николаев долго разглядывал Ремизову, пока та не оскалилась:
- Ну, че уставился-то?
- Наташа, - очнулся Николаев, - лгать мне бесполезно. Скажи правду: что ты делала в тот вечер?
- Если правду, то е…, пардон, трахалась. - И, обернувшись к Ковалеву, спросила: - Все рассказывать?
Ковалев кивнул.
- Ну, тогда так. В пятом часу я пришла к Бельскому домой, звонить не стала – хотела сюрпризом, открыла дверь…
- У тебя был ключ?
- Да, летом мать выгнала меня из дома, и я, пока мать Бельского была на югах, неделю жила у него. Так вот, открыла дверь, вошла в комнату и вижу: трахаются. Глаза у обоих от неожиданности на лоб полезли. В общем, картина Репина «Не ждали». Говорю им: «Подождите, я с вами…». А Ленка, идиотка, взбрыкнула и на Бельского с кулаками: мол, ты и с этой блядью? Схватила шмотки и в истерике убежала. Больше мы ее не видели.
***
В 9.00 у кинотеатра стояла белая «шестерка» с московскими номерами. Рядом с водителем сидел Ковалев:
- Это мой двоюродный брат, два дня он в нашем распоряжении.
- Весьма кстати, - обрадовался Николаев, - нам, видимо, предстоит поездка за город.
Карту прилегающих к городу районов Николаев буквально пожирал глазами, щупал, гладил ладонью и, куда-то указав пальцем, спросил:
- Что здесь?
- Станция аэрации, отстойники. В общем, гадюшник.
К станции мы подъехали со стороны леса, что, впрочем, не спасло нас от стойкого зловония. Дважды прочесали лес вдоль и поперек, с трудом сдерживая рвотные позывы.
Меньше всех повезло брату Ковалева: в 14.50 его все-таки скрутило. Согнувшись под деревом, он приготовился блевать, как вдруг отскочил в сторону.
Под деревом, присыпанный осенними листьями, лежал полуобгоревший женский труп…
***
В 15.40 в лес въехала машина заместителя прокурора города и начальника следственного отдела ОВД.
Предварительный осмотр показал: труп 16–17–летней девушки с признаками насильственной смерти, полностью обгоревший в верхней части. Смерть наступила предположительно две недели назад.
Вечером того же дня мы нанесли визит Вере Александровне – матери Лены.
Николаев взял ее руки в свои и, глядя прямо в глаза, сказал:
- Будьте мужественной. Ваша дочь, к несчастью…
Вера Александровна не шелохнулась.
- Сегодня в лесу, в трех километрах от города, - Ковалев неуверенно встал из-за стола, - найден труп. Но выводы делать рано…
Последние слова Вера Александровна уже не слышала. Крепкие руки Ковалева едва успели подхватить ее. В 21.50 в бессознательном состоянии ее увезла «скорая».
На рассвете нам предстояло возвращаться в Москву: Николаев был уверен, что его помощь здесь больше не потребуется.
В 6.30 утра нас разбудил телефонный звонок, Ковалев нервно извинялся и просил подождать. В 9.15 к гостинице подъехала белая «шестерка» с разбитым лобовым стеклом, раскрошенными подфарниками и мятыми боками. Брат Ковалева выглядел немногим лучше: в синяках и ссадинах.
Капитан вышел из машины, смачно выругался и показал на брата:
- Остался на ночь в машине, чтобы ее не разбили, так ее разгромили вместе с ним, допытывались, кто такой и зачем приехал. Ублюдки…
Прощались мы демонстративно, так, чтобы весь город знал о нашем отъезде.
***
До проведения экспертизы на установление личности погибшей было еще целых три дня. Терять время в пустом ожидании Ковалев не мог, поэтому вызвал на опознание тех, кто по уцелевшей нижней части туловища мог определить, принадлежит ли тело Аксаковой. Сделать это могли только два человека – Вера Александровна и Бельский.
…В больнице, куда накануне доставили Веру Александровну, Ковалева встретил высокий седовласый главврач:
- Да вы с ума сошли, - всплеснул он руками – какое опознание! У нее обширный инфаркт.
Время уходило. Последней надеждой оставался Бельский. Вечером того же дня Ковалев встретил его у подъезда:
- Завтра мы поедем с тобой в Тверь на опознание…
Бельский удивленно вскинул брови.
- Ты не ослышался. Лену, похоже, убили.
Бельский вздрогнул и закрыл глаза. Мышцы в уголках его губ нервно задергались:
- А почему я?
- Видишь ли, Саша… Лицо зверски изуродовано. Опознать можно лишь по особым приметам на нижней части тела…
Повисшую в воздухе тишину Бельский порвал истерикой:
- Статью мне шьете?! Не трахался я с этой несовершеннолетней. Слышите? Не тра-хал-ся ни разу, ни пол раза! Ремизова, потаскуха, из ревности натрепала!
Бельский поперхнулся, закашлялся и выдавил:
- Оставьте меня в покое.
Это был тупик. Через десять дней у Ковалева истекал отпущенный ему срок…
***
Утром в его кабинете зазвонил телефон:
- Главный врач горбольницы беспокоит.
Ковалев приподнялся со стула:
- Я могу встретиться с Аксаковой?
- Пока нет. Я звоню по другому поводу. К ней приходила сотрудница. В палату мы ее, разумеется, не пустили, так она попросила медсестру передать Аксаковой, что позавчера видела ее дочь в Москве, на Рижском рынке...
Вечером сотрудница Аксаковой - Таня Перова уже сидела в кабинете Ковалева:
- В позапрошлые выходные я ездила в Москву. Иду по перрону вокзала, вдруг вижу – на соседней платформе вроде Ленка. Разглядеть толком не успела – между нами встала электричка. Верке, правда, ничего не сказала – зачем, если не уверена. А в эти выходные на Рижском рынке – чуть ли не нос к носу! Мне бы за руку ее схватить, но она прыткая... Так и улизнула. Изменилась очень…
Ковалев еще толком не знал, зачем наутро поедет в Москву, но точно знал, что поедет.
***
В отделе внутренних дел Ковалев представился его начальнику, посвятил в перипетии дела и спросил:
- Могу ли я рассчитывать на вашу помощь?
Майор вышел из-за стола, подошел к окну и, глядя на торговок с мешками, сказал:
- Ну, вы, капитан, авантюрист. Хотите найти иголку в стоге сена, не будучи уверенным в том, что она там есть. Да и вы же видите – это не вокзал, это муравейник! А лишних людей у меня нет.
Майор вернулся к столу, из стопки аккуратно сложенных документов вытащил свеженькую ориентировку и положил перед Ковалевым:
- Я вижу, вы и без нас хорошо справляетесь.
Ориентировка гласила: «В результате оперативно-розыскных мероприятий, проведенных ГУВД г. Твери, установлена личность потерпевшей, труп которой обнаружен на территории станции аэрации вблизи города Н., - Шаброва Ольга Станиславовна, 1970 года рождения. По подозрению в убийстве разыскивается…».
У Ковалева пересохло во рту. Опознавать больше никого не требовалось, ибо найденный полуобгоревший труп, как теперь случайно выяснилось, Аксаковой не принадлежал.
Ковалев вскочил со стула и выпалил:
- Я знаю, где эта «иголка»!
Трое суток он бродил по Рижскому рынку и вокзалу, обшаривал перроны и закоулки, жадно всматривался в каждого, кто встречался на пути, пока в изнеможении не свалился в зале ожидания. Спать ему пришлось недолго: безобразно толстая тетка – дежурная по вокзалу двинулась на улицу. В дверях она едва не сшибла с ног лейтенанта:
- О, Леха! Ты мне и нужен. Там какой-то мужик третий день все чего-то вынюхивает. А теперь сделал вид, что спит.
Лейтенант прихватил по дороге сержанта и направился в зал ожидания.
Ковалев проснулся от резкого толчка в плечо, протер распухшие глаза и сел. Голова гудела как паровоз. Тупо уставившись куда-то сквозь стражей порядка, он вдруг словно протрезвел: у кассы в окружении двух армян или азербайджанцев - черт их разберет – стояла худая, истрепанная, с провалившимися глазами Ленка.
В зверином прыжке он перелетел через сержанта, успев лишь бросить: «Ребята, потом!», и от подножки, ловко подставленной лейтенантом, с грохотом растянулся на полу. В ту же секунду чье-то колено припечатало его лицо к луже крови, хлыставшей из разбитого носа. Лишь когда щелкнули наручники, Ковалева подхватили и поставили на ноги. Он сплюнул кровью и обернулся к кассам: ни Ленки, ни армян там уже не было.
В дежурной части ОВД с него сняли наручники и предупредили: «Сиди тихо, не рыпайся».
Из внутреннего кармана он вынул удостоверение следователя и положил перед дежурным:
- Я хочу видеть вашего майора.
Майор пришел сам и, остановившись у порога, хохотнул:
- Батюшки светы... Так это вы кого-то задержали или вас?
Ковалев потрогал спекшуюся на лице кровь и поморщился:
- Я очень прошу вас: скажите вашим молодцам, чтобы не мешали работать.
Майор насупился:
- Ну, да. Сейчас я вас представлю всему личному составу. Вы сами виноваты, капитан. На службе надо ходить в форме. Хотите совет? Прикиньтесь бомжем, и вас никто не тронет. Бомжи, на ваше счастье, никому не нужны…
***
Беготня седьмые сутки подряд между рынком и вокзалом уже не казалась такой изнурительной – Ковалев теперь точно знал: Аксакова где-то здесь.
В 17.40 в очередной раз вдоль и поперек безуспешно прочесав платформы, Ковалев отправился на Рижский рынок. У входа на территорию его будто облил кипятком визгливый женский голос: «Ироды, вы что же с девкой творите?».
Ковалев повернулся и остолбенел: двое армян вталкивали Ленку в такси.
Мгновенно собравшись, он подлетел к машине и мощным ударом ноги одного уложил на землю. Второй, уже сидевший на переднем сиденье, в испуге захлопнул дверь и поднял стекло. Под молниеносным ударом локтя стекло осколками влетело в салон. Схватив армянина за волосы, Ковалев вытащил его через окно и зверским ударом колена размозжил ему нос. Затем вскочил на переднее сиденье и приказал: «Трогай!»
Но еле живой водитель лишь жадно глотал воздух.
- Трогай, тебе говорят, - Ковалев вытащил удостоверение и ткнул им прямо в нос таксиста.
Насмерть перепуганная Ленка сидела на заднем сиденье и всю дорогу лишь тихо плакала.
На квартиру к своему брату Ковалев привез ее в седьмом часу и сразу же вызвал «скорую». Через сорок минут врач сделал ей укол, от которого она тотчас же уснула, вывел Ковалева в коридор и сказал:
- Нужен стационар. И чем раньше, тем лучше…
***
Тянуть Ленку за язык Ковалев пока не собирался. Однако утром, лишь проснувшись, она, как загнанный зверек, забралась на кровать в угол и заговорила сама. Мешать ей Ковалев не стал – Ленку словно прорвало…
- После уроков я собиралась к Бельскому, но мать встала на пороге и сказала, что не пустит. Она его терпеть не могла. Я ответила, что если бы здесь был отец, он бы мне не запрещал, потому что Бельский ему нравился. Тогда она хлопнула за мной дверью и вслед крикнула: «Ну и иди к своему отцу!». От Бельского я ушла около пяти вечера и решила, что домой не пойду. После того как моя мать развелась с отцом, он уже год живет в Москве. И я поехала к нему. На вокзале ко мне подошли двое черномазых и спросили, хорошо ли я знаю город. Я ответила: «Не очень…». Тогда один из них не на русском что-то сказал другому, и тот засмеялся: «Вот мы тебе его и покажем!». Они взяли меня под руки и потащили вдоль путей. Я страшно закричала, тогда один из них вытащил нож и пригрозил, что убьет. Под мостом они втолкнули меня в машину и привезли на квартиру. Нет скорее – в ночлежку: кроме десятка кроватей там больше ничего не было. Четыре кровати занимали мои ровесницы. Их лица я почти не запомнила: каждые два-три дня девчонок куда-то увозили и на их место привозили других. Потом я случайно узнала: под видом туристической группы их отправляли в Турцию, на работу в бордели. Каждую ночь на девчонок залезали по несколько человек. У них это называлась «предпродажная подготовка». На третий день должны были увезти и меня, но утром пришел один из них и сказал: «Тебе повезло. Ашот оставляет тебя для себя». С того дня ко мне в постель никто не лез… Ашот говорил, что я сижу у него на шее, а должна кормить себя сама, и на шестой день меня привезли на Рижский рынок, под присмотром поставили торговать цветами. Дней через десять на рынке я случайно увидела мамину подругу - Татьяну Алексеевну Перову, хотела вырваться и подбежать к ней, но подумала, что тетя Таня защитить меня от них не сможет, а побегов они не прощают… В ту минуту по моим глазам они все поняли. Вечером Ашот раздел меня и избил. Сказал: «Забудь и думать».
Ленка съежилась, подобрала под себя ноги и разрыдалась.
- На рынок меня больше не возили. Шесть дней в неделю я должна была стирать их белье и постели, вылизывать ночлежку. «Выходным» был четверг. В этот день меня возили торговать цветами на рынок…
Ковалев заскрежетал зубами:
- Ты запомнила, где этот дом?
Ленка кивнула:
- На всю жизнь.
Десять минут спустя она сидела в машине одетая – для конспирации – в немыслимые одежды, и показывала дорогу.
…От вида серой пятиэтажки у нее начались нервные судороги. Ковалев склонился над ней:
- Покажи только этаж…
Повернуть голову в сторону дома она была не в силах, а потому лишь прошептала:
- Там разбито окно. Девочка пыталась выброситься…
***
В 12.10 Ковалев и Ленка пересекли московскую кольцевую и только тогда, кажется, спокойно вздохнули.
В 12.15 квартиру на Башиловской взял ОМОН, освободив пятерых юных «наложниц». Обыск закончился извлечением на свет автомата АКМ, двух пистолетов ТТ, валюты и шестнадцати поддельных загранпаспортов. В 16.35 засада, оставленная в квартире, взяла и Ашота.
В это же время за двести километров от Москвы Ленка стояла перед дверью больничной палаты, за которой лежала ее мать, и не решалась войти.
Внизу, в приемном отделении, прислонившись к стенке, на ступеньках лестницы сидел Ковалев…
***
Из одной больницы их выписали в один день. Вера Александровна торопилась встретить Новый год в другом городе, в новой квартире, а потому спешно упаковывала вещи.
Куда они переезжают, не ведал даже Ковалев.
Он понимал, что там Ленке предстоит начинать новую жизнь.
В основу повествования положены реальные факты и события, происходившие осенью 1989 года в городе Ржев Тверской области.